Знак небес - Страница 70

– А ты чего же? – толкнул кто-то в бок Грушу.

Обернулся тот, а перед ним княжич молодой. Хорошо хоть, что не свой – не Гавриил Мстиславич, а тот, который новгород-северский. От его распоряжений и отговориться можно, увертку найти. Да и не больно-то он допытываться станет. Сразу видно – так только спросил, для прилику. Вон как на коне гарцует да зубы скалит, предвкушая кровавую забаву.

Звать-то его по-русски Всеволодом Владимировичем, но посмотреть со стороны – степняк степняком. Видать, кровь матери, сестры грозного хана Юрия Кончаковича, оказалась сильнее, чем отца – Владимира Игоревича.

– Да негоже мне, старому, под копытами молодыми путаться, княже. Не столько подсоблю, сколько помешаю, – уклончиво ответил Груша.

– Ну, смотри тогда, старик, как надо рубить, – захохотал во всю глотку княжич и поскакал прямо на рязанских воев.

А Груше тоскливо. Ведь коли по правде сказать, то он с гораздо большей охотой сейчас рядом с теми пятью встал бы в один ряд. И не страшно, что убили бы, даже радостно маленько – за своих людей, за землю родную. Такую смерть за почет считать можно, особенно если пожил порядком.

Вот Спеха поберечь бы надо. Парню вроде как опять плохо, сызнова его мутит. Видать, это совесть его кровь невинную не принимает. А вот и рухнул последний из защитников сельчан. Хорошо они рубились – с десяток, не меньше, черниговцев положили. Добрые вои у князя Константина. Одна беда – мало их больно.

Молодые же дружинники мигом по селу рассыпались. У них иные забавы. Мужику, скажем, голову мечом снести, а еще лучше вкось его располовинить. Это не каждый может – тут сила нужна.

А еще надо, чтоб в душе жалость не шевелилась. Она в черном деле только помеха. Груше их не понять. Коли так тебе кровь любо лить – езжай в степь, с половцем поганым сразись, а своих…

– Рядом держись, – предупредил он Спеха.

По селу они ехали неспешно – муторно стало Груше от визга бабьего, от слез детских, вот и брел его конь чуть не шагом, а сам он, почитай, зажмурился совсем и по сторонам старался вовсе не смотреть. А визг все громче и громче.

Глянул Груша налево – никого. Глянул направо – лучше бы и не смотрел вовсе. Остроух, любимец княжича Гавриила Мстиславовича, тащит со двора сразу двоих девок за косы. Погодки, видать, годков двенадцать-тринадцать, не больше. Вдогон им мать бежит и голосит вовсю.

Следом за ними на крыльцо вышел вой по прозвищу Дикой. У того вся одежа и вовсе в крови, и руки красные, но тоже веселый, как и Остроух. К матери девок неспешно подошел, а в руках меч извивается, будто гадюка, ядом переполненная. Только вот гадюки зимой спят в укромных норах, а человек готов круглый год свой яд расточать. Видать, у него больше запасов, чем даже у змеи подколодной.

А вот и замахнулся уже Дикой, чтобы бабу глупую располовинить. И снова старый Груша зажмуриться хотел, да не успел, а потом у него и вовсе глаза от удивления расширились.

Не баба разрубленная на грязный, истоптанный снег снопом повалилась – Дикой рухнул, а в груди у него копьецо застряло. Славное копьецо, доброе. Груша его сразу признал. Сам помогал Спеху древко обстругивать, до ума довести. Так это что же получается-то?.. И только теперь дошло до Груши, что парень, которого в Пеньках мутило при виде крови, теперь решился-таки через себя самого переступить. Радоваться бы за Спеха надо – мужает на глазах сельчанин, хотя и промахнулся по первости так неудачно, а дружиннику старому отчего-то и вовсе муторно стало, хоть волком вой.

Остроуху в голову, видать, та же самая мысль пришла. Сплюнул он в сторону и неодобрительно головой покачал:

– Удар хороший – вон аж бронь прошиб, только что же ты так промахнулся неудачно? Ай-ай-ай. Не одобрит тебя Гавриил Мстиславич.

– А я не промахнулся, – тихо ему так Спех отвечает. – Я точно попал. Как дядька Груша учил.

– Что-то не пойму я тебя, малый, – враз посуровел Остроух.

– Ты детишек оставь, а я и тебя вразумлю, – таким же тихим голосом произнес Спех и меч из ножен потащил не спеша.

– На своих! – прошипел Остроух и тоже меч из ножен потянул.

– Да какой ты мне свой! – рассудительно заметил Спех. – Зверь ты. А зверь человеку своим не бывает.

«Ах, малый, малый, – с тоской подумал Груша. – Я же тебя всего-то двум-трем ударам научил да совсем немного – защите. Остроух же у Гавриила Мстиславича не зря в любимцах ходит – он во всем первый, а на мечах ему изо всех молодых и вовсе равных нет. Ну куда ж ты на рожон полез?»

– Сам полакомиться захотел, – двинулся Остроух на Спеха и кивая на девок.

– Нет, не захотел, – мотнул головой Спех. – Только у меня в селище такая же сестренка осталась, и этих девок ты не получишь, пока я живой.

– Это ненадолго, – обнадеживающе пообещал Остроух.

Шел он неспешно, крадучись. В ратном поединке вообще спешить нежелательно – княжеский любимец это хорошо знал. Девок Остроух выпустил. Чтобы Спеха убить, времени много не нужно, во всяком случае, ему, так что все равно далеко им не убежать. Он сделал еще шажок и осклабился в довольной улыбке – совсем глуп его враг. Не та у него стойка, неправильно у него все. Сейчас, сейчас он…

– Гей, Остроух, – раздался вдруг голос сзади.

Тот обернулся, стараясь одним глазом на Спеха поглядывать – не попытается ли в спину ударить, – но как увидел, кто с ним говорит, чуть на землю от удивления не сел. Да и было с чего – у молчальника Груши голос прорезался. Никак старый хрен за сельчанина своего просить станет.

– Допреж Спеха разомнись малость, со стариком меч скрести.

– Ну, давай, старый, позвеним клинками, – снова раздался шип Остроуха.