Знак небес - Страница 48

К оглавлению

48

Как на беду, Вейка, отлетев назад, виском обо что-то твердое приложилась. Когда же в сознание пришла, то увидела, как Ростислава уже всю одежду с себя поскидала, в одной нижней рубахе оставшись, и неспешно в воду заходить стала. Еще чуток совсем, и поздно будет – не остановить.

– Тогда и я с тобой, – крикнула отчаянно.

– Не смей! – крикнула княгиня, как плетью ожгла – наотмашь, до крови.

А Вейка уже и в воду забежала. Ростислава, подумав малость – не пошла бы подмогу звать, – назад немного вернулась, ласково произнесла:

– То я грех смертный творю. А тебе иное велю – до сорока дней за упокой души грешной в соборе Дмитриевском за меня молитву возносить. Авось смилостивятся там, на небесах, чуток убавят от мук адских. А это вот перстенек, – в руку ей сунула неловко. – То батюшки Мстислава подарок, князю Константину его передашь. Может, и сгодится ему, как знать. И еще скажи, что… – но осеклась на полуслове, рукой лишь обреченно махнув. – Ничего не говори, не надо. Что уж теперь.

– А я всё равно с тобой, – жалобно пискнула Вейка.

– То мое дело, – строго сказала Ростислава. – Сама посуди, глупая. Мне ныне только два пути осталось – в монастырь инокиней или сюда.

– А может, в монастырь лучше, – попыталась было возразить служанка. – Богу бы молилась.

– Может, и лучше для кого-то, но не для меня. А ты молись, – напомнила княгиня. – Свечи ставь. Бог-то он добрый, глядишь, и простит.

А кого он простит, так и не сказала. Если рабу свою, то это плохо получалось. Не по ее это характеру. Да и не нужны на том свете рабы. Богу они уж точно ни к чему. За переяславскую княгиню Феодосию сказать, тоже как-то плохо выходило. Ответ сам собой пришел:

– За Ростиславу, княжескую дочь, молись, – и, видя, что глупая девка еще колеблется, хоть и переминается с ноги на ногу, а назад из воды не выходит, снова ее, как плетью, стеганула с размаху: – Пошла прочь, дура хромоногая.

Так больно Вейке за всю жизнь не было. За что ж она ее, холопку верную, обидела безжалостно? Даже слезы на лице от таких слов высохли.

И уже не пошла она за Ростиславой дальше, оставшись на месте стоять, и только наблюдала безучастно, как княгиня все глубже и глубже в воду погружается. Холодно ей, видно, что ежится, но идет, не останавливаясь. Вот уже голова одна видна, а вот и ее не стало.

И только тут поняла Вейка, что не обидеть ее Ростислава хотела, а отрезвить. Бывает, что опьянение смертью от одного к другому передается.

Древние старики правы были, говоря, что на миру и смерть красна. Умный поймет, а мудрец следом домыслит, что еще и заразна она, как немочь черная.

Если бы не это оскорбление, то Вейка в первый раз свою княгинюшку ненаглядную ослушалась бы, а теперь уже не то, да и ногам холодно в воде студеной.

Взвыла она в голос и к лошадям пошла. А им что, скотине глупой, знай себе травку пощипывают на лужке прибрежном. Не понукают, и ладно.

Глава 9
Эх, Ростислава,
или Песенка водяного

В поле дуб великий, —

Разом рухнул главою!

Так, без женского крика

И без бабьего вою —

Разлучаюсь с тобою:

Разлучаюсь с собою,

Разлучаюсь с судьбою.

М. Цветаева

Константин даже дожидаться не стал, когда шустрые слуги остатки снеди вынесут и сам шатер свернут. Уж больно не терпелось ему город увидеть, в котором княгиня живет. А еще ему хотелось с Любимом без свидетелей поговорить. Да, подло это, по мыслям Ростиславы втихую шариться, но Константин и не собирался ничего у парня выспрашивать.

К тому же тот, скорее всего, и не слышал ничегошеньки. Ну, а если слышал да вдруг сам скажет, то это уже совсем другое дело будет. Князь ему, конечно, тут же замолчать велит, но, пока остановит, кое-что само и услышится. Короче, сам себя обманывал.

А тот и рад стараться – почти тут же разговор завел. Когда княгиня перед отъездом из шатра выходила, он, на всякий случай, поближе подошел. Думка у него, конечно, о другом была – мало ли какую встречу князю в Переяславле приготовили. Стелют-то мягко, да вот спать бы жестковато не пришлось. Случись-то что, с кого спрос? С него, с Любима. И не перед князем ответ держать придется, а еще хуже – перед своей совестью. Да она, окаянная, поедом его сожрет.

Вот только услышать ему ничего не довелось. Из такого смешения слов и беспорядочных мыслей разве что мудрец какой слепить что-то смог бы. А он, Любим, кто? Простой смерд из селища Березовка. Так уж получилось, что березка-берегиня ему подарок сделала – одарила способностью слышать мысль чужую, вслух не высказанную. Но мысль, а не слов невнятных нагроможденье.

О том он и князю простодушно поведал. Дескать, у княгини переяславской в голове как копна сена намешана. Там тебе и клевер сладкий, и дурман-трава, и полынь горькая, и белена ядовитая.

– Молчи, – сердито оборвал его Константин, но в голове предательски шевелилось: «Говори, говори».

Любим слышал, но обиженно молчал, и Константин не выдержал:

– Белена-то ядовитая проступала, когда она обо мне, поди, думала? – и даже дыхание затаил в ожидании ответа.

– О ком – не ведаю, но точно не о тебе, – немного подумав, осторожно вымолвил Любим, еще немного подумал, после чего добавил более уверенно: – Ее думки о тебе, княже, я повторять не стану. Уж больно сокровенные они. Только скажу, что сладость в них была одна, хоть и с горчинкой. А белена ядовитая об озере Плещеевом, да и о себе самой тоже полынью горькой отдавало.

И снова у Константина холодок по коже прошелся. Будто тоненькой струйкой морозца обдало. Но нездешний тот морозец был, стылый какой-то и с душком неприятным. Обдал и ушел куда-то. Только будто колокольчик где-то звонко пропел. Тоненько так и невесело, явно о чем-то предупреждая.

48